Юлия Радошкевич занимается больничной клоунадой с 2010 года. Начала в студенчестве, сначала как волонтёр, а с 2017 года уже как менеджер проектов АНО "Больничные клоуны НОС":
– Я училась в Томском государственном университете, на факультете журналистики, когда был объявлен первый набор на больничную клоунаду в 2010 году, мне всё было интересно, и я пришла на собеседование, прошла обучение, и всё. Первый выход был в Томскую областную клиническую больницу. Дали мне в руки черепашку и зайчика. Живых. Надели нос, и мы пошли по палатам. Было немножко непонятно, но прикольно.
– Сколько времени длился первый выход?
– Минут 40, в каждой палате по 5-10 минут. Чтобы установить контакт, много не надо, чтобы сильно не затягивать.
– Какие ощущения были?
– Я помню, что была неловкость, но детям нравилась черепаха. Основную роль играли клоуны-аниматоры, которые нас стажировали, а мы так, на подхвате. Когда мы уже отдельно пошли с подругой, придумали имена, у меня Кулёма, это имя до сих пор со мной – клоун Кулёма, а подруга была клоуном Лёликом. Мы ходили в халатах – надевали цветную одежду, а сверху белый халат, и мы его расшивали тесёмочками, ленточками, чтобы он был весёленький. А сзади подписывали «Доктор Кулёма», «Доктор Лёлик»». Сейчас вообще нет такого, что мы специально шьем костюмы: клоунские ботинки есть, а одежда – то, что тебя зажигает. Понятно, это что-то такое весёлое, что соответствует внутреннему ощущению твоего клоуна.
– И главный реквизит – это нос?
– Конечно. Как говорят, нос – это маленькая маска, самая маленькая маска в мире. Это условно маска, потому что она именно как бы открывает твоё игровое начало, и с носом ты можешь быть ещё более настоящим, чем ты есть на самом деле, в обычной жизни, нос помогает. И мы целый носатый путь прошли, потому что сначала у нас были поролоновые носы на резинке, потом кемеровчане научили нас клеить их на БФ, то есть он такой поролоновый, но без резинок. А в 2017 году мы заказали себе кожаные носы из Франции.
– Сейчас, в коронавирусное время, чем вы занимаетесь?
– Сейчас наша деятельность уже не вмещает только больничных клоунов. Мы начинали с этого, и клоунада по-прежнему сохраняется в разных форматах, но сейчас мы расширились до создания комфортной среды в детских больницах. Из-за коронавируса мы не могли уже заходить в палаты, как обычно, поэтому стали выходить под окна – дети смотрят в окошечки, машут. В областной больнице – балконы, там до четвёртого этажа можно дойти. Автолюльку мы несколько раз вызывали и поднимали прямо на уровень палат. Есть у нас и онлайн – в zoom или вотсап.
– Дети при этом собираются где-то?
– В областной больнице есть игровая комната в отделении неврологии, там педагог, который их собирает. Мы туда подарили компьютер, попросили провести интернет, и по расписанию, во вторник, либо в 16-00, либо в 12-30, созваниваемся, меня выводят на большой экран, ребенок подходит к экрану, и мы общаемся. Я дома ставлю камеру, вокруг себя обкладываю всяким реквизитом, так как неизвестно, что может пригодиться, ведь это всегда импровизация. А недавно мы выстроили контакт с детской городской клинической больницей №3, на Охотской, и буквально на прошлой неделе мы с партнером пошли прямо внутрь больницы, 13 палат обошли. Всё как в старые добрые времена. Ещё с 2018 года у нас появились волонтёры, которые читают сказки и проводят мастер-классы. Есть проект «Создаем среду» при поддержке Фонда президентских грантов, есть педагоги-организаторы, которые приходят в отделение и находятся там по 3-5 часов. Они занимаются досуговой деятельностью с ребятишками, плюс мы стремимся к тому, чтобы они рассказывали о предстоящих манипуляциях детям, готовили их как-то к этому.
– Юля, о чём мечтаете?
– Если из реальности – то чтобы педагоги и игровые были в каждой детской больнице. Чтобы и материально это как-то обеспечивалось государством. Это даже не мечта, это просто надо делать как-то.
«Празднование жизни»
С Надеждой Бочкаревой, клоуном Матрёшей и по совместительству руководителем АНО "Больничные клоуны НОС", мы обсудили философию движения больничных клоунов:
– Надежда, расскажите историю, откуда появился самый первый больничный клоун, тот, кто решил, что нужно с этим прийти в больницу?
– Есть две версии, которые существуют параллельно, Майкл Кристенсен и Патч Адамс.
Майкл Кристенсен – это профессиональный актёр, клоун, у него был свой цирк, свой театр – «Big Apple». И у него был брат, с онкологией. И, когда этот брат ушёл, Майкла Кристенсена позвали на симпозиум врачей. «Что я могу сделать, - подумал он, - как я могу себя проявить?» И у него нашлось решение творческое. «Я же клоун, я пойду как клоун, как артист, просто накину сверху белый халат», - подумал он. И вот идёт такой доктор-клоун по больнице, и из ординаторских выглядывают тётушки-врачи и говорят ему строго: «Вообще-то клоунам не место в госпитале, вы не находите?». Он говорит: «Вообще-то и детям тоже не место в госпитале, вы не находите?». Вернул это. Он двинул там какую-то речь, а потом начал эту практику развивать. Он реально очень клёвый больничный клоун, он профессиональный артист. А Патч Адамс – это доктор, то есть он наоборот, чтобы поддержать своих пациентов – просто надел носик. И он из такого именно состояния абсурда, клоунады такой больше, не регулярной, а разовой – он приезжает, собирает слёт, и они идут в хосписы. В России, в Москве – Константин Седов, он больше десяти лет этим занимается, у него автономная некоммерческая организация «Больничные клоуны», и он является нашим клоунским прародителем.
– Как вы учитесь импровизации? Есть какие-то заготовки?
– Если посмотреть в историю больничной клоунады – там невозможная история с заготовками, потому что смысл в том, что больничный клоун – такая же часть больницы, как доктор, медицинская сестра, у которых есть ежедневные обходы. А у клоунов есть еженедельные обходы. Клоуны приходят раз в неделю, у них 2,5-3 часа по регламенту, они обходят все отделения, все палаты, заходят к детям, и игра рождается из ничего. Клоун – это тот, кто воздействует на публику, взаимодействует с ней, реагирует и обменивается, то есть клоун импровизационного жанра – он нацелен на другие скиллы. Например такие, как ай-контакт, соединённость, соединённость с собой, дыхание, взаимодействие с публикой, честность. Проявление того, что есть в пространстве, в публике. Есть кодекс больничных клоунов, в нём ряд таких дел, типа того, что клоун никогда не заходит не постучавшись. Больница – это не цирковое пространство, это место где дети и их родители находятся в очень уязвимом состоянии. Это пространство, где детям делают на разных частях тела операции, какое-то воздействие. Либо это вообще онкология, где не видно, что болит, а болит изнутри. И ребенок не понимает, что с ним происходит, у него сейчас гормоны или химиотерапия... И, соответственно, есть ряд таких мягких скиллов, которые должны быть у медицинской коммуникации, можно так её назвать. Клоун никогда не заходит в палату с пинка – он обязательно постучит, спросит, можно ли войти. И это такой вроде бы простой ритуал, но очень важный для больничных волонтеров-клоунов, потому что в больнице есть иерархия – медперсонал там самый главный, ребенок на последнем месте. Кто-то же должен быть после ребенка. У медперсонала есть правила лечения, это не вопрос этики, это вопрос жизни и смерти. Этикой и созданием комфортной среды должны заниматься другие люди. Для нас очень ценно, что мы можем попадать в больничную среду, потому что тот труд, который делается врачами, он испокон веков очень важен и ценен, и он именно нацелен на то, чтобы спасать жизни, делать здоровыми. Это очень важно. И пусть это в обществе и в мире будет цениться, врачи делают колоссальные вещи, это колоссальный труд. Врач не спросит: «Могу ли я снять у тебя футболочку?», он просто скажет: «Снимай футболку», – и будет прав, потому что это его обязанность и его прямое право. Идёт вопрос времени, их обходы очень динамичные и нужны для того, чтобы поддержать жизнь, для того, чтобы лечить тело ребенка, для того, чтобы делать его здоровым. И, если в глазах ребенка мама всегда была всегда в ведущей роли, «я знаю, что нужно тебе», и это такая опора и безопасность, то, попадая в больничные стены, мама – уже не ведущая роль, потому что мама ничего не знает сама. Очень здорово, что врачи много учатся, проходят какие-то стажировки. Когда я была со своей дочерью в больнице, меня очень удивило, что врачи смотрят в глаза детям, спрашивают: «Как тебя зовут?»… Но у врачей есть куча обязанностей других. И этот момент может казаться каким-то нелепым и простым. Вы спрашиваете, с чего начинать. Ну, много с чего. Такой простой ритуал – постучаться в дверь, спросить: «Можно войти?». Есть кто-то, кто ниже ребенка.
– Как завоевать доверие ребенка?
– По-разному бывает. Клоунада – это такой жанр сейчас в обществе, который на самом деле пугает, кричит, бешеный, в парике, как Пеннивайз, аниматоры в засаленных костюмах, которые просто тараторят свою программу, потому что их задача – сделать праздник. У нашей организации есть ряд задач, которые мы решаем: это задача по созданию комфортной среды, по снижению шаблонов страха, привычного видения того, что клоун – это страшно, клоун – это шумно. У нас в стране, в нашем городе уже давно понимают, что нет ничего важнее, чем внимание, контакт. Человеку нужен человек, поэтому у нас возник проект «Педагоги в больницах», потому что мы попали в больничную среду как больничные клоуны и наткнулись на то, что кроме больничных клоунов в больницах практически никто не занимается созданием среды, атмосферой, этикой, медицинской коммуникацией.
– Я часто лежала в больницах в детстве, и помню, что у нас была игровая, помню, как приходили художники и разрисовывали нам стены…
– А потом что-то случилось, и все педагоги исчезли. В учебных заведениях обязательно есть медицинский кабинет. А когда мы приходим в детскую больницу – там взрослый суровый мир, суровые стены, суровая реальность. Ребёнку нужно время на адаптацию, и кто-то должен этим заниматься. Здорово, конечно, если этим будут заниматься наши товарищи чиновники и так далее. Но у нас сейчас в России устроено так, что есть третий сектор, это НКО, это вот мы. Мы берём на себя такую ответственность.
– Страх одиночества, страх боли, страх смерти… Как вы прорабатываете это?
– Клоун – это тот персонаж, то существо, которое может шутить на любые темы. Мы сейчас ведем перфомансы зрительский историй: зрители рассказывают какие–то ситуации из жизни, какие-то состояния, и клоун это всё может проявить через шутку, через открытое сердце. Можно сказать, что клоун – это такой архетипический образ, архетипы Юнга, их же много всяких – Мать, Внутренний ребенок, он же может кем угодно быть. И это что-то такое вечное, к чему мы можем всегда подсоединяться.
– Как вы подсоединяетесь?
– Всегда, чтобы посадить публику к себе в самолет, нужно спуститься к публике. А больничному клоуну лучше заходить уже в существующий самолет. Поэтому клоун – очень гибкий товарищ, у него вообще не должно быть правил внутри. Вообще, если разобрать клоунаду, смысл клоунады – это высвобождение. Задача клоуна – освободить.
– Освободить от страхов? Или достаточно просто поднять настроение?
– Вообще, начнём с того, что клоун – тот, кто смешит. Но не всегда так получается. Есть поэтичные клоуны, которые могут и посмешить и затронуть.
– А вы какие?
– Мы разные все. Клоун работает из того состояния, в котором находится. Есть у него сегодня 30%, вот он из тридцати и работает, но честно, на сто процентов своих тридцати. Я сегодня унылое существо. Но я на сто процентов это унылое. И клоун соединяется не со своими фоновыми мыслями, а с искренними чувствами и эмоциями, которые возникают здесь и сейчас.
– Что изменилось у вас, когда наступил март 2020 года?
– Всё изменилось. Во-первых, когда мы входили в эти изменения, никто не думал, что это так долго будет. Вы думаете, мы до этого на карантине не сидели? У нас, смотрите, обязательные карантины всегда в середине зимы, когда начинаются респираторные заболевания. Представьте. Началась зимы, мы сидим. Мы же не знали, что случится корона. Потом корона, мы всё сидим. Месяца три прошло, мы такие – надо что-то решать. И мы решили преобразовать нашу деятельность в формат онлайн. Создали онлайн-студию «Нос», где есть виртуальные мастер-классы, чтение сказок, стали снимать смешные ролики а-ля Чарли Чаплин, Бастер Китон, вдохновляться какими-то такими историями. Но это тоже оказалось больше нужно нам для самого ресурса, с детьми очень сложно выстраивать контакт онлайн. Со многими центрами получилось, но что это такое? Это такая вынужденная мера. И началась трансформация глобальная: у нас появились педагоги, так как мы поняли: хватит заполнять пустоты клоунадой, надо действовать.
Мне кажется, вот как раз педагоги базируются на многих принципах клоунских. И работают с детьми именно через ай-контакт, через равность, через разрешение, через возвращение детства, игры. Это всё такая же клоунская история, клоунское взаимодействие.
– Какие трудности есть сейчас у вас, с которыми вы сталкиваетесь?
– Вообще клоун – это тот, кто видит трудности и преобразовывает их в игру. На самом деле как рождаются номера клоунские? Вот что-то там идёт, какая-то заготовка техническая, и любая трудность, которая возникает – к примеру, выпал стаканчик или отвалился ус – это всё то, что потом берут всегда в номера. То есть клоуны всегда все трудности берут в номера.
– В этом и есть смысл клоунады?
– Конечно. Это и есть фишка и празднование жизни. В следующий раз это и будет работать. И ещё три раза упадёт этот стаканчик, и потом это усилится и будет какое-то сумасшествие. И это и есть высвобождение. Люди смотрят и думают: «О, так тоже можно, я тоже так могу, я могу быть смешным, я могу ошибаться, я могу лажать»…
– А организационные трудности у вас есть?
– Мне и хочется вас тоже подвести к тому, что мы все трудности берем себе в карман и говорим: «Вау, прикольно». Понятно, что мы все люди, такие девчонки обычные, у нас бывают какие-то внутренние переживания свои. Но трудности-то не у нас – трудности у всех: трудности у общества, у Новосибирска, у больниц трудности. А у нас какие трудности могут быть? То, что в больницы не пускают? Мы найдем другой заход, через окна пойдем, пока есть, пока горит что-то… Мне кажется, что клоунадой мы будем всегда заниматься, и пытаться создать комфортную среду больничную тоже будем всегда.
– А сколько вас сейчас?
– На данный период нас в штате 4 человека, клоунов 16 и волонтёров порядка 50 человек. Понятно, что есть моменты взлёта, есть моменты посадки. Сейчас, конечно, мы ближе к земле. То есть мы сейчас более про реальность, мы больше в каких-то собранных чувствах, больше задач сейчас решаем, время сейчас такое.
– Надежда, вы сейчас ходите тоже в больницы?
– Я хожу к паллиативным детям на дом и занимаюсь творческой деятельностью – перфомансы мы играем, тренинги проводим. У нас есть социальный театр «ПроЖИТЬ» - мы собрали часть ребят из нашей команды и начали ходить в социальные службы к детям, где дети рассказывают какие-то смешные истории. Обычно это было так: «Расскажи про что-нибудь», - ребенок рассказывает, а мы это ему возвращаем по-клоунски. К примеру: «Что тебе страшно в больнице, чего ты боишься?», - и мы это возвращаем, это очень смешно. Последний перфоманс, который был у нас здесь, на нашей площадке, назывался «Безответственный перф», мы праздновали эту безответственность. Первый вопрос: «Кто из вас сегодня сделал самое безответственное», - и тут заходит человек в дверь, опоздавший, - ну вот, уже пространство всё проявляет. То есть это настолько всё красиво, эти все узоры жизни. Короче, удивительно.
– Рабочий график есть у вас?
– В плане каких-то таких штук мы обычная организация. Во-первых, мы сами себе выстраиваем график работы. Мы работаем на полставки с Юлей. И мы можем работать как в воскресенье, так и в понедельник. Или уехать на две недели в командировку или работать каждый день с утра до вечера. Отпуска у нас обязательная история, но мы не та организация, которая с утра до вечера сидит в офисе, это точно.
– Надежда, чего хотелось бы для своей организации или для себя? Чего хотите достичь?
– Мне бы хотелось, чтобы клоунада и клоунское мастерство, про которые мы сейчас с вами говорим, преподавали со школы. Чтобы люди со школы учились высвобождаться. Учились разрешать себе быть любым, учились разрешать себе быть собой, что-то подсвечивать, смеяться над этим. Чтобы это как-то встроилось в жизненное пространство. Чтобы больницы были более про детство. Пусть они выполняют свою работу, но место ребенку чтобы было.
Елена Волжанкина
