Хрупкую симпатичную женщину я сразу приметила среди всех остальных волонтёров. Она как-то выделялась: спокойная, рассудительная, я бы даже сказала – тихая. Когда я делала фото, как женщины плетут маскировочную сеть, Лидия Петровна (имя героини и её сына изменено) робко поинтересовалась: «Вы уже уходите? Мы не будем беседовать?»
С Лидией Петровной мы договорились об интервью заранее по телефону. Её сын Павел проходил реабилитацию в Екатеринбурге, сейчас – в Новосибирске, и в конце декабря снова вернётся на передовую.
– Он кадровый офицер. Был уволен в запас. И когда вот уже заговорили про мобилизацию, он пошёл сам. Потому что он сказал: «Ну, неделей раньше, неделей позже, мне всё равно повестку принесут». И как раз он прошёл комиссию в военкомате, ему пришла повестка, – рассказала Горсайту Лидия Смирнова.
На работе в первые дни были проблемы – Павлу предложили уволиться по собственному желанию.
– Когда он получил повестку, принёс её в отдел кадров, тогда директор ему принёс извинения: «Извините, пожалуйста, у нас не было никаких указаний, инструкций».
Пережив «Сердюковскую реформу», Павел нашёл себя на гражданке – работал менеджером в продуктовой компании.
24 сентября 44-летний он приехал в военный городок, пробыл там месяц и первым эшелоном поехал в зону СВО.
– Он ушёл мотострелком, там освоил профессию танкиста, сейчас он связист.
Павел попал в Луганск.
– Страшно было сидеть на диване и смотреть все эти ужасные новости. Было не по себе. Я, как мать скажу, что, наверное, все мамы так переживают. Когда вот это всё началось, заговорили про мобилизацию, я знала, что он в первых рядах пойдёт. Он у меня единственный сын. Перестала спать – полтора часа и всё. День такой длинный, ночь такая длинная. И, имея психологическое образование, я поняла, что я сама с собой не справлюсь.
Тогда Лидия Петровна обратилась за помощью к врачам.
– Я когда пришла в нашу поликлинику, я, извините, офигела, по-другому не скажешь. Весь коридор был заполнен мужчинами. Я больше трёх часов просидела к терапевту. Оказалось, у нас все мужчины в раз заболели – ну от 20 т до 60 лет. В общем, попала в терапевту, мне выписали антидепрессанты, что-то там ещё, и я хоть немножко спать стала. А то ходила как зомби.
В какой-то момент Лидия Петровна поняла – надо самой себя вытаскивать. И стала искать волонтёрские движения. Так она оказалась в одном из ТОСов Ленинского района. Здесь она с другими женщинами – между собой они называют друг друга не иначе как девочками или девчатами – плетёт маскировочные сети.
– Сейчас новости вообще не смотрю – просто некогда. Мы здесь радости, горести, все тут пополам, как говорится. О политике тоже спорим, иногда бывает очень шумно.
Наступившие холода и гололёд храбрую женщину не пугают – говорит, будет ездить.
– У нас вот женщины, бывает, прослезятся. Я прошу их не плакать. Я единственный раз разрыдалась, когда мы их в военкомате провожали, их было шесть человек – первых офицеров. Когда в военкомате их призывали, там одна молодая жена старшего лейтенанта так рыдала. А потом, когда их посадили в автобус и увезли, я прямо упала на плечи к сватье и разрыдалась. Вот тогда я первый раз расплакалась. А так стараюсь держаться.
У Лидии Петровны два образования: экономическое и психологическое.
– Как психолог хочу дать совет – в первую очередь не надо паниковать, не надо бояться. Когда боишься – притягиваешь к себе всё это плохое. Хочется пожелать всем нам терпения. Держать себя в руках. Ждать и верить.
К врачам женщина ходить перестала – говорит, пока справляется. И антидепрессанты больше не пьёт.
– Хочу ещё сказать, что очень хорошая поддержка от государства, от мэрии нашей семье, как мобилизованного. Даже для мамы бойца. Я как-то была в поликлинике, и мне там сказали: «Вы не относитесь к родственникам мобилизованным. Только семья». То есть жена и дети. Представляете?
Лидия Петровна недавно была в соцзащите – взяла путёвку в санаторий на следующий год.
– Никогда не была. Вот поеду. Билеты постоянно предлагают, уже два раза в Оперный сходила, очень довольна, очень красивые спектакли были.
После тяжёлой травмы Павлу сделали операцию в Санкт-Петербурге, в Военной медицинской академии. Потом была реабилитация в Екатеринбурге, сейчас заканчивается третий месяц реабилитации в Новосибирске.
– У меня много знакомых, у кого родные служат. Некоторые жалуются. Павел никогда не жалуется, говорит, что всё устраивает. Он вырос в маленьком военном городке, его отец был военный, морской офицер. Мы жили в Калининградской области. У него выбора просто не было. Там все мальчишки поступали в военно-морское училище.
Павел, как и его мама, родился в Новосибирске. После развода родителей, как только Павел окончил школу, они с мамой вернулись в Новосибирск.
– Здесь он нашёл свою жену, ему было 18, ей 14. Сначала дружили, а потом поженились. Деток славных родили. Так что всё хорошо. Сейчас, конечно, хочется, чтобы всё это закончилось скорее.
Два раза Павел уже был в отпуске, о тяготах службы матери не рассказывал.
– Спали они там в подвалах. Его и других бойцов блохи заели. Ну, в подвалах там же кошки, собаки жили. Приехал – а я смотрю, у него все ноги искусаны. Пошёл к дерматологу, здесь всё прошло.
Лидия Петровна призналась – из-за этой ситуации потеряла много друзей.
– А что? А почему? А это как? А когда? А почему они так? А почему не вот так? Столько вопросов, будто я знаю, что там происходит, будто я занимаюсь политикой. Я стала всем говорить: «Извините, мне некогда». Я нашла себе занятие, жду, когда я приду сюда и начинается: шум, гам, обсуждаем, что ещё надо сделать, что купить, что заказать, что куда отвезти. Моторику вот плетением развиваем – мы же уже все пенсионеры, – смеётся Лидия Петровна.
А дома её ждёт 85-летняя мама-инвалид. С утра Лидия Петровна с ней, после обеда бежит в ТОС.
– Она в здравом уме, ещё и командует. Всегда спрашивает про Павла, пирожки ему собирается печь.
Лидия Петровна 10 лет прожила в Европе, работала бухгалтером. До этого одно время жила в Латвии, и уже тогда русских там не любили.
– Новости меня, конечно, там ошарашивали. Знаете, когда вот показывают на 9 мая бессмертный полк, мне все говорили: «Да это фейк, это компьютерная графика!» Я спорила – у нас в каждой семье погиб один, два, три члена семьи. 27 миллионов! Это вот идут потомки тех, кто не вернулся. Но потом уже на следующий год они перестали это говорить. Донбасс ни разу там не показывали. А я же наши новости смотрела и показывала им. Они отвечали, что это мы долбим Донбасс. Мы, русские, долбим Донбасс! Представляете? В общем, страшно.
Ситуация ухудшилась после присоединения Крыма. Лидия Петровна вернулась в Россию на ПМЖ год назад, когда призвали Павла.
– Когда началась спецоперация, то вообще стало невыносимо. Я просто не смогла там – у меня единственный сын там, а я буду слушать их бредни. И я сказала: нет, я больше не могу и не хочу. Я уехала оттуда.
После начала СВО Украину стали приветствовали везде, повсюду появлялись плакаты «Мы любим Украину».
– Я часто ходила в лес. Раньше идёшь, гуляешь, слышишь русскую речь – о, привет-привет, я из Молдавии, я из Украины, я из Белоруссии. А потом стали бояться говорить, что ты русский. Сами украинцы перестали говорить на русском, стали говорить все на своих, вспомнили свои родные языки. На которых, они, кстати, довольно-то плохо говорят.
Кроме сына в зоне СВО служит и двоюродный брат Лидии Петровны.
– Были у меня здесь две подруги, я с ними сейчас не общаюсь. Каждый день «Ну как там Павел? Ну что там?». Рассказала им, что волонтёрством занимаюсь, покупаем что-то, что-то своё приносим. Ни рубля не дали, никак не захотели помочь. А только всё спрашивают. Одна говорит: «Я боюсь тебе звонить. Вдруг чего...» Ну так не звоните!
Лидия Петровна променяла европейскую, с виду модную и такую желанную многими жизнь на холодную Россию.
– Там другие люди. Они законопослушные, сочувствующие тоже, но они все помогали Украине. Только два раза видела, как Швейцария отправляла медикаменты на Донбасс. Мне уже много лет, поэтому куда-то ещё ехать уже не хочу. Пенсия у меня есть, квартира есть.
